Мы все чтим святых. Одного святого мы считаем своим особым покровителем, носим его имя. Но достойно ли наше почитание их святости и их чистоты?

Начну со святого, имя которого мы носим.

Я спрашивал нескольких старообрядцев (о синодских, конеч­но, не может быть даже и разговора): какой ваш святой? Когда он жил? В чем его житие?

И со смущением видел, что они не знают или знают плохо.

Но тогда как же вы молитесь ему? Можете ли вы молиться горячо и сознательно,     не имея пред собой живого облика святого, не представляя его себе в его житии, в его подвигах?

Очевидно, что в таком почитании есть какая-то прореха — ­грустный недостаток. Я обращал внимание на то, что в святцах очень часто совпадaют в один день несколько святых одного имени. Иногда это случайность, но часто думаю: случайность ли?

Християне прошлого часто до такой степени близко подходили душой к одноименному им святому, так «очаровывались» его обли­ком, что, следуя по стопам их всю жизнь, и уходили ко Христу в новую жизнь в день их смерти, воспоминая об их «исходе». Уми­рали в день, когда особенно помнили своих святых.

Вот это было истинное почитание святых святыми.

Но что говорить о Пименах Печерских, следовавших до конца за Пименами Великими.

Это люди необыкновенные.

Я даже знал одного полуязычника-християнина, совсем неве­жественного, который умел, однако, идти за своим святым (о нем недавно рассуждал с моих же слов, записанных мной лет пять назад, один журналист). Человек этот был безграмотный, не то чуваш, не то черемис, — отцы которого были язычники. И кото­рый в одном захолустном старообрядческом приходе узнал о Хрис­те. Звали этого человека Никола.

Мало знал он и о Боге, и о Христе, и о св. угоднике Николе.

Но вот кто-то внушил ему, что он — Никола и что, значит, са­мый ближний его святой — святитель Никола, что ему надо знать жизнь святого Николы и ему подражать.

Никола нарочно сходил на базар — верст за десять пешком.

За гривенник купил книжку про Николу и за пятак «нанял» мальчика-школьника прочесть ему два раза.

Слушал Никола книгу, как, наверное, слушала когда-то Мария слова Господни у ног Господа. И сразу как-то переменился; даже лицо стало другое: светлое и осмысленное. Я бы сказал — стало из языческого, полузвериного, християнским, человеческим.

Пленило его душу то, что вообще всех пленяет в угоднике Ни­коле. Его милостивость. Недаром св. Николу и зовут милостивым. Он покоряет именно своим полным любви и милости обликом.

Вот в одном сказании он останавливает руку палача, спасая троих от лютой смерти.

Вот он ночью крадется, чтобы подкинуть в бедную хижину мешок с деньгами, и этим спасает от гибели трех девушек.

Далее...

Он спасает погибающего на море.

Он весь милость. И этот особенный милостивый облик втес­няется в душу дикого Николы. Все «слова», какие по складам чи­тал школьник, он складывал в душу свою. И вот прошло с неде­лю, может больше, и началось в деревне странное.

Два мужика в самую страшную минуту, когда за подати хотели свести коровенку (лошади не было), нашли на окне по пятнадцати рублей. Решили, что Бог послал; но через кого? Как-то узнали, что Никола одну из своих лошадей продал.

И догадались.

— Да что ты, с ума что ли сошел?

— А как же. Это он бачка (отец) Никола велел.

И говорит просто и без всяких сомнений, уверенный, что иначе и поступить не мог.

Николу прозвали «дурачком», но он остался при своем мнении: как принял имя, то делай, как твой «бачка-ангел» велел.

Вот это подлинное следование за святыми.

Но есть ли, часто ли такое следование за святыми?

Я еще видел такое подражание святым, желание подражать, у детей. Но у взрослых, увы, ничего не остастся от этого детского, чистого и подлинно християнского отношения к памяти святых.

Я говорил о святом, имя которого носим, но и все святые для нас — указатели пути, проводники, за которыми мы должны идти. И в этом — лучшее их почитание. Прикладываться к их иконе, к их мощам необходимо с одной мыслью: а иду ли за ними, подра­жaю ли им, не есть ли мое лобзание — лобзание Июды, чтущего святых устами и предающего и их, и Учителя их, делом.

Вспоминаю один случай.

Мученик Внифантий был грешник. Но вот, по поручению своей госпожи, с которой он делил тяжкий грех, Внифантий по­шел в чужой город за мощами свв. мучеников. Одна мысль, что он должен коснуться такой святыни, изменила Внифантия. Он начал думать: «Да достоин ли я коснуться святыни, не оскорблю ли я своим прикосновением святых?» И он решил бросить грех и покаянием смыть с себя скверну, дабы достойно коснуться устами свв. останков.

Но далее стал думать и еще: я чту свв. мучеников; вот я хочу дом свой освятить этой святыней. Но ведь почитание есть подра­жание. А я думал ли когда о подражании святым?

И в результате этих мыслей рабы принесли Аглаиде останки самого Внифантия, около свв. мощей мученических себя от­давшего на муки за исповедание Христа (память 19 декабря).

Помолимся и мы святым, чтобы они        помогли нам чтить их не одними устами и свечечками…

Свечечка? Святое это дело.  Но  представьте себе, что вы в па­мять св. Спиридония (память 12 декабря) ставите свечечку от труда неправедного, от торговли нечестной. Не будет ли такой дар только оскорблением святого, который при жизни своей столь­ко раз проповедовал о честной торговле. Ясно, что рядом со све­чечкой нужен еще дар послушания  заповеди его.

* * *

Святые? Но зачем нам почитание святых — скажет кто-нибудь. Они умерли, и как они могут помочь нам?

Мы в позапрошлом году писали, что свя-тыe не мертвы, а живы.

«Веря в жизнь души после смерти, мы не можем не верить, что умершие сильные и святые, познавшие правду жизни, с нами, око­ло нас, смотрят на землю жалеющими очами, смотрят и видят.

Мы не верим даже, а знаем, что это так, что это правда, что с этими умершими должно говорить, как с живыми, и услышат они и нас, и скорби наши.

Не было ли бы нелепостью отрицать, что душа живая, хотя оставившая тело, может подойти к нашей душе, говорить с ней, помочь и спасти? Что может мешать этой беседе двух человече­ских душ, когда допускают, верят (одинаково и толстовцы, и про­тестанты) в возможность беседы духа человсческого с Богом».

“Святые — это люди и потому не могут пройти мимо душ страдающих, озлобленных, до безобразного падения ослабевших и уступивших пороку, — они идут прямо туда; спешат на бес­словесные зовы гибнущих душ. Не для земли зажжены далекие звезды, но светят в бесконечных пространствах, они и земле шлют свой блеск; так и святые, светлые душой, пребывая в духе в мире ином, в светлом мире, они не остаются не вни­мающими глухой борьбе гибнущих здесь в позоре”.

Они идут на крики, поднимают падающих, направляют в но­вое русло их жизнь. Берут за руки, как детей, не умеющих хо­дить, и ведут туда, куда пришли уже сами…