В любой русской церкви Пресвятой Богородице Марии посвящено наибольшее число икон, написанных во множестве изводов, каждый из которых имеет свое особое почитание. Подлинники многих из них прославлены как чудотворные или чудесно явленные.

Чудотворные иконы — общенародные святыни. Каждая из них почитается славой своего храма, города, края. Их обилие на Руси создавало как бы священный образ самого нашего Отечества как удела и достояния Пресвятой Богородицы. Почитая Богоматерь Нерушимой Стеной православного царства и Возбранной Воеводой христолюбивого воинства, русские полки носили Ее иконы в походы. А Россия, ожидая вестей с бранного поля, дни и ночи в слезной молитве теплила тысячи свечей у все тех же чудотворных образов Матушки-Заступницы. И дни избавления от вражеской опасности остались в памяти народа именно как Ее праздники — праздники Ее чудотворных икон. Среди них Владимирская и Донская, Казанская и Тихвинская, Феодоровская и Смоленская. Эти праздники появились с конца XIV по начало XVII века — в ходе становления единого Московского царства и последующих испытаний Смутного времени. Если первый, домонгольский, подъем русского христианского духа и государственности выразился в первом отечественном Богородичном празднике Покрова, то в Московское время идея Покрова Божией Матери над Русью еще более ярко подчеркнута общерусским, государственным прославлением Ее чудотворных икон. Даже когда старомосковские верования о богоизбранности Руси к концу XVII века были осмеяны и отвергнуты государственными и церковными властями, праздники чудотворных икон, проникнутые этим «старым» духом, не потеряли своей значимости. И хотя петербургские самодержцы уже не посвящают своих побед Богородице, ее новые празднества продолжают возникать, но уже на «местном» уровне: по случаю прекращения моровой язвы или пожаров, отдельных чудесных исцелений и т. п.

Образ Богоматери с Младенцем Христом осеняет собою русскую историю во всех ее трагических испытаниях. Поруганный в годы церковного разгрома, он в прежнем сиянии встает в годы Отечественной войны. Смогут ли и наши современники увидеть в этом Лике заново открывающийся перед Россией ее извечный путь? Как бы ни тяжело это было именно сегодня, христианин, исповедующий веру праотцев своих, сохраняет и их упование на Божию Матерь как на Заступницу и Путеводительницу земли Русской. И, как научены мы из Давыдовой Псалтыри, пока жива праотеческая вера, Господь «не разорит завета Своего, и исходящая от уст Его не отвержется». С такой надеждой мы начинаем рассказывать о прославленной в России чудотворной Казанской иконе Богоматери. Она далеко не самая древняя по времени своего прославления, но издавна является почитаемой.

Явление Казанской иконы Пресвятой Богородицы известно не по поздним записям устных преданий, как это чаще всего бывает, а по сказанию очевидца и участника событий, которому впоследствии суждено было стать всероссийским патриархом Ермогеном. В год явления иконы он служил приходским священником в одном из казанских храмов — во имя святителя Николы Гостунского или Тульского. Двойное название церковь получила оттого, что стояла при подворье тульских торговых гостей. Итак, 24 июня 7087 года (от Адама, а по нынешнему счету 1579 г.) в русской части Казани вспыхнул большой пожар. Шел 27-й год со времени покорения Казани русскими войсками, и татары относились к русским по-прежнему враждебно. Поскольку пожар истребил многие дома государевых стрельцов, церкви и первый в городе мужской монастырь, среди татар пошла молва о небесной каре на пришельцев-христиан. Как пишет Ермоген, «иноязычнии... неверием одержими в сердцых своих уничижаху нас, не ведуще Божия милости и силы... Бысть им в притчу и в поругание истинная православная вера».

С терпением и покаянием приняв «Божие милосердие» (так называет пожар Ермоген), жители стали отстраиваться заново. И в дни этих трудов, в самом конце июня, десятилетняя стрелецкая дочь Матрона увидела во сне чудесно сияющую икону Пресвятой Богородицы. Исходящий от иконы голос велел ей объявить о видении и о том, что сама икона скрыта в земле по соседству с двором стрельца Данилы Онучина, откуда и начался пожар. Девочка не осмелилась рассказать чужим людям и поведала об этом только матери. Та не придала этому значения. Видение вскоре повторилось, но Мотя больше не стала никому ничего говорить. Прошло еще несколько дней. Девочка спала после обеда, и вдруг опять явилась Богородица. Как будто среди двора, разливая вокруг ослепительный свет. Голос укорял Мотю за ее беспечность и грозил ей: «Аз убо имам во иной улицы явитися, или во ином граде, ты же имаши болезнена быти, дондеже и живота гонзнеши зле». Очнувшись, девочка побежала с горючими слезами к матери. Встревоженная не меньше дочери, мать спешно повела ее к воеводам. Но они не поверили детскому рассказу. Не поверил и архиепископ Иеремия. Мать с дочерью стали созывать соседей. Однако люди, занятые погорельскими делами, отмахнулись от них. Тогда мать взяла заступ и стала одна копать землю среди выгоревшего двора. Она копала с таким усердием, что соседи наконец исполнились к ней сочувствия и пришли на помощь. Но и все вместе они ничего не могли найти, пока наконец лопату не взяла сама девочка. Она подошла к развалу печи и, как будто зная точное место, начала ковырять землю именно здесь. Подошли и взрослые. Дружно взявшись, они наконец на глубине чуть больше двух локтей нашли икону, завернутую в полуистлевшую тряпицу. Ермоген уточняет, что это был рукав однорядки (т. е. кафтана) из вишневого сукна.

Сама икона оказалась именно такова, как видела ее во сне Мотя. В отличие от ткани ее не тронуло тление. Лик был светел, как будто недавно написан. Откуда взялась икона глубоко под печью сгоревшего дома? Может быть, еще в прежние времена схоронил ее здесь русский пленник? Или же татарин, тайно исповедовавший христианство среди неверных соплеменников? Неведомый человек скрыл ее в земле от иконоборной ненависти магометан, с надеждой, что придет еще время образу Богородицы явиться на белый свет и согревать сердца верующих в Ее Божественного Сына.

Сбежался народ. Дали знать архиепископу, и вскоре вся Казань огласилась колокольным звоном. Архиерей со всем собором городского священства, крестами и хоругвями вышел встречать чудесно открытую икону. Сначала она была торжественно принесена в ближнюю церковь св. Николы, а потом, после молебна, — в городской Благовещенский собор. Нес икону тот священник, в приходе которого она явилась, — Никольский настоятель, будущий патриарх Ермоген. Это было хоть и почетным, но тяжелым и даже опасным делом, ибо толпа больных, увечных, «труждающихся и обремененных» людей крепко наседала, ища прикосновения к чудесному образу, и едва не сбивала священника с ног. Может быть, нести икону как раз и поручили Ермогену, зная, что он более других силен сдержать напор людского моря, не упасть, не уронить святыни. Таков же он будет и восьмидесятилетним старцем, на патриаршестве, — крепко держа святыню православия под ударами волн Смуты, едва ли не один твердо стоящий среди бушующей людской стихии.

Уже на пути к собору свершились первые исцеления: прозрели два слепца, много лет просившие милостыню у церковной ограды. И в последующее время более всего исцелялись перед Казанской иконой именно слепые. Оттого впоследствии вошло в обычай молиться об исцелении очей именно Богородице Казанской. В своем сказании Ермоген описывает несколько таких случаев. Вот один из них.

В те дни женщина принесла в церковь слепого младенца. Молясь с горьким плачем и сокрушением сердца, она и не заметила, как мальчик потянулся ручками к ее залитому слезами лицу. Заметил архиепископ: он велел принести красивое яблоко и показать ребенку. Прозревшее дитя сразу же потянулось и за яблоком...

Среди чудес, засвидетельствованных многими, — исцеление Исака, сына просвирни Улиты. Исак, сильный и плотно сбитый парень (прозвище его было Бык), два с половиной года не мог встать на ноги, пораженный какой-то тяжелой болезнью. Услышав о том, как исцеляются недужные у чудотворной иконы Богородицы, он плакал от великого желания хоть ползком добраться до церкви и самому коснуться святыни. И вот Исак почувствовал некоторое облегчение. С трудом приподнялся, оперся на два посоха и медленно побрел к церкви, где вместе с людьми молилась его мать. Когда Улита увидела сына, она чуть не потеряла разум, зная, какое мучение доставляет ему боль в ногах. А когда пришла в себя, то молилась вместе с сыном до конца службы. Из церкви он пошел свободно, отбросив костыли.

Извещение об этих и многих других чудесах явленной иконы было послано царю Ивану Васильевичу вместе с ее тщательно написанным подобием. Вскоре из Москвы пришел государев указ: основать на месте явления иконы девичий монастырь и поселить в нем сорок инокинь. А чудотворному образу — пребывать в соборном храме монастыря, на постройку и украшение которого царь велел выдать деньги из казны. Среди первых пострижениц обители была и десятилетняя Матрона. Рассказывают, что Матрона впоследствии стала игуменьей обители и скончала свою жизнь свято и непорочно.

А как сложилась дальнейшая жизнь священника, в приходе которого был явлен образ? Будучи около шестидесяти лет от роду, овдовевший, он вызван в Москву. Здесь его постригли в иноческий чин и возвратили в Казань игуменом

Спасо-Преображенского мужского монастыря, а еще через два года игумен Ермоген был возведен в казанские митрополиты. Уже при нем, в царствование Феодора Иоанновича, Казанский девичий монастырь украсился новым каменным храмом во имя явления чудотворной иконы. Среди тогдашних русских епископов, которые по складу чаще бывали иноками, чем пастырями церкви, Ермоген отличался неустанным проповедничеством и упорными трудами по укреплению православия там, где ему противостоял ислам. Духовный писатель и книжник, обличитель пороков, ревнитель славы новых казанских святых, строгий и деятельный церковный правитель, он подобен великим епископам первых веков Христовой церкви.

Еще ярче эти черты проявляются у него на патриаршестве. Избранный первосвятителем Руси в самый разгар Смуты, он становится главным защитником православной веры от наступающего латинства, а самой державы Русской — от всех сил, ищущих ее сокрушения. Из захваченной поляками Москвы патриарх шлет во все концы страны свои пастырские послания, поднимая народ на освободительную войну. Уже взятый врагами под стражу, он пишет одно из своих последних писем — в Казань. В нем Ермоген убеждает митрополита твердо стоять за единое государство и законных царей, не покоряться мятежникам, захватившим в городе власть и ищущим разделения страны. Узнав о том, что на Нижегородской земле собираются для похода на Москву ополчения Минина и Пожарского, патриарх благословляет им взять в поход Путеводительницу — чудотворную Казанскую икону.

Враги, озлобленные и устрашенные тем, что проповеди, послания и молитвы заточенного старца поднимают народ на восстание, умертвили патриарха голодом. Но уже через полгода после его смерти подступают к Москве полки освободителей, неся с собою Казанский образ Заступницы Русской державы. Это был список чудотворной иконы.

Ее самое было невозможно вынести из города, где власть держали силы, враждебные Минину и Пожарскому. Казанские мятежники (стольник Никанор Шульгин «с товарищи») противились самому участию казанского ополчения в освободительном походе.

Накануне решающего боя воеводы заповедали войску трехдневный пост и усиленную молитву о победе. В ночь перед приступом одному находившемуся в Москве греческому епископу явился преп. Сергий Радонежский и сказал ему: «Молитвами Пречистыя Богородицы и московских чудотворцев Петра, Алексия и Ионы («С ними же и аз проситель бых», — добавил преп. Сергий) заутра град сей Бог предаст в руки православных христиан». Наутро, 22 октября, вся Москва, кроме Кремля, была освобождена в победном бою. А запершиеся в Кремле поляки вскоре сдались.

После этой победы воевода князь Дмитрий Пожарский, в войске которого была Казанская икона, внес ее в свою приходскую церковь на Лубянке, а вновь избранный русский царь Михаил Феодорович уставил праздновать ей дважды в год: в день казанского явления — 8 июля — и в 22-й день октября — «избавления ради царствующаго града Москвы от Литвы». А впоследствии тем же князем Пожарским был выстроен и большой Казанский собор на углу Красной площади и Никольской улицы, куда почитаемая икона была торжественно перенесена.

Примечательно, что в Московском Казанском соборе в это время служил протопоп Аввакум, а настоятелем собора был другой видный защитник святых преданий — протопоп Иоанн Неронов. Отсюда царь с Никоном и разослали их в первые ссылки. Позднее Аввакум вспоминал: «Любо мне, у Казанския тое держался, чел народу книги. Много людей приходило».

В то время осенний праздник Богородицы Казанской оставался местным московским торжеством, не повсюду в России известным. Но в 1649 году во время всенощного бдения на 22 октября у царя Алексея Михайловича родился первый сын. Тогда, полный радости и благих надежд, царь повелел праздновать чудотворной Казанской иконе во всех церквах и монастырях. День Пресвятой Богородицы Казанской стал последним общерусским праздником, учрежденным в древнем, неразделенном отеческом православии, который, таким образом, не только прославляет торжество правой веры над врагами Руси, но и открывает новую эпоху исповедничества и страданий нашей церкви.

Но вернемся к истории явившегося в Казани чудотворного образа. В то время как прославились чудотворениями десятки списков с него — в Москве, Вязниках, Романове, Калуге, на Тамбовщине и во множестве других мест, — подлинная икона осталась как бы местной святыней Казани. Она по-прежнему хранилась в девичьем монастыре. В прошлом веке уже стали считать, что чудотворный образ находится в Москве или даже в Петербурге.

И вот, как грозное предзнаменование, летом 1904 года всю Россию облетела весть: в ночь на 29 июня из собора Казанского девичьего монастыря похищена чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Вскоре были арестованы грабители, виновные уже во многих церковных хищениях по разным городам России. Их привлекали только драгоценные камни, золото и жемчуг риз, сами же иконы они рубили на куски и сжигали. Случилось ли то же самое и с Казанской? Но главарь шайки, некий Варфоломей Стоян, не признавался в уничтожении иконы; ничего не могли подтвердить и соучастники. Не могли поверить в это и многотысячные толпы народа, которые собрались, лишь только услышав о поимке преступников, чтобы узнать судьбу своей святыни. Особенно странные для следователей вещи говорила десятилетняя Евгения, дочь сожительницы Стояна. То она утверждала, что икона сожжена, то, в другой раз, что она, Евгения, не дала Стояну порубить ее и спрятала в печи, то, наконец, что икону продали неким «старообрядцам с Рогожского». Потеряв надежду отличить в ее словах правду от выдумок, следователи пришли к скорбному выводу: грабители уничтожили икону.

Вера в то, что Божий промысел все творит с сокровенным значением, позволяет видеть смысл и в некоторых странных соответствиях событий. Чудотворная икона исчезла на исходе июня, в такой же или почти в такой же день, как она впервые явилась в сонном видении девочке Матроне в 1579 году. И здесь, и там — десятилетняя отроковица, и здесь, и там — печь... Скрытый в землю образ Богоматери с Младенцем Христом явлен тем, кто принес в Казань христианскую веру. И снова скрывается через 325 лет, на пороге нашествия новой орды богоборцев. Настанет ли время ему явиться во второй раз?

В 1964 году на Всемирной выставке в Нью-Йорке была представлена старинная икона Казанской Пресвятой Богородицы, украшенная драгоценной ризой. По стилю письма и другим признакам ученые определили ее древность более чем в пятьсот лет, с большой вероятностью предполагая, что она и есть подлинная чудотворная Казанская икона Богоматери. На некоторое время это известие взволновало многих русских верующих. Сообщалось о намерениях Русской Зарубежной церкви выкупить эту икону. Но потом молва затихла, и более новых сведений об этом мы не имеем.

У нас остается лишь вера в то, что Бог отец наших поругаем не бывает. В то, что Матерь Его не оставит сирыми людей Своего достояния. И даже если праведным судом Божиим суждены России еще новые пожарища и руины, — и тогда из-под обугленных развалин откроется вечно прекрасный Лик Богоматери. И вновь «яко светозарное восияет солнце, преславных чудес лучи пущающе, тмы лютых обстояния отгоня...».

СЕРГЕЙ ДУРАСОВ

Журнал «Церковь» №0, 1990 год.